Техник Большого Киева - Страница 53

– А мы живы останемся? – поинтересовался с палубы Гайдабура, пригнувшись и заглядывая в каюту.

– А чего? Пива всего шестнадцать литров. По три на брата. И полтора «Гайдабуровки»…

– Она ж крепкая, зараза. Да еще с пивом. А мы уже сегодня с Кэпом пили, – проворчал Кутняк. – А, фигня, мы живые крепкие, первый раз что ли?

– Тогда так: если сегодня не обломимся, съездим. А если обломимся – пересечемся завтра.

– Лады, – сказал Кэп и потянулся к канистре. – Обмоем?

– А, может, «Гайдабуровки»? Все-таки солидное дело… – предложил Кутняк невинно.

– Не возражаю! – хмыкнул капитан. – Вон стаканчики…

Наполнили пять пластиковых стаканчиков, отдали два на палубу. «Корсар» как раз проходил под мостом; сверху громыхали машины.

Выпили. Крякнули. Привычно похвалили гайдабуровский продукт. На всякий случай запили пивом. И настроение резко пошло вверх.

– Ну, – довольно сказал Кэп. – Пошли, Кутнячище…

Гайдабуру погнали на разлив, Пард опять пробрался на корму и уселся, скрестив ноги, а Xor убрел на самый нос и повалился на палубу.

– Гляди, чтоб стакселем не смело! – проворчал капитан. Xor отмахнулся: мол не первый день на борту…

Пока дошли до бакена на траверзе тюрьмы, где обычно чалились для попить пива, одну из бутылок «Гайдабуровки» успели приговорить, да и из канистры отхлебнули изрядно. Твердо условились, что по возвращении из Крыма Пард проставляется всей компании в «Клюзе» – небольшой таверне рядом с яхт-клубом. Никто даже не пытался спрашивать что именно Пард и его шеф забыли на загадочном острове, но почему-то никто и не сомневался, что Пард вернется оттуда целым и невредимым. И это вселяло в Парда непонятную уверенность в успехе.

– А что сейчас в Днепробуге? Флот шалит? – решил разузнать Пард. – Я слышал, в Чонгаре дикие броненосцы свирепствуют.

– Для броненосцев мы мелочь, они на «Корсара» и антенной не поведут, – ответил Кэп, морщась. – Недели две назад через Босфор американский крейсер прорвался – так они все скопом на юг потащились. Хуже если торпедники в Чонгаре шастать будут – от них нам не уйти…

Капитан взял протянутый стаканчик. Чокнулись, выпили.

– Эх! Хороша «Гайдабуровка»! – привычно крякнул Кутняк. – Спроворишь нам в рейс пару бутылочек?

Гайдабура развел руками: какой вопрос!

– А вот меня всегда вот что интересовало, – сказал Пард весело. – Почему живые говорят «выпить», хотя логичнее сказать «впить»? А?

– Давай сначала пива… э-э-э… впьем, – рассудительно предложил Xor, – а потом подумаем.

Впили. Потом еще разок впили. Но так ни до чего и не додумались.

– Скажи-ка, Кэп, – вернулся к насущному Пард. – А флотский торпедник – он на кого обычно нападает?

Кэп пожал плечами:

– На моторки, на яхты… На катера. Да мало ли! На все, что в длину метров до пятнадцати – на это и нападают.

– А зачем? Смысл в этом какой?

– Ну… – протянул Кэп. – Не знаю. Это ж боевые корабли, они больше ничего не умеют. Грузовики умеют возить грузы, они и возят. Легковушки – живых. Автобусы – тоже живых, но сразу помногу.

– Странно… А почему среди наземных машин нет боевых? – спросил Гайдабура.

– Почему это нет? – удивился Xor. Он был орком, поэтому прожил дольше всех, кто сегодня вышел на «Корсаре». – Есть. Танки называются. У них такая пушка на башне торчит, торпедник продырявить запросто можно.

– Ну да! – не поверил Гайдабура. – Где это ты такое видел?

– Между Киевом и Прагой, в горах. Там особое место есть, где танки водятся. Полигон называется.

– И что, они там друг с другом дерутся? Палят из пушек?

– Нет. Они как бы одна компания, дивизион называется. Они на трассу нападают иногда, сбивают грузовики и захватывают цистерны с топливом.

– А живые на танках ездят?

– Не знаю, – честно ответил Xor. – У танков нет окон, одна броня. Что внутри – не видно. А близко я не подходил, что я, псих, что ли?

– Окон нет – значит, не ездят, – отрезал Кутняк. – Машин без окон не бывает.

Пард тоже слушал с интересом. До сих пор самая опасная для живого машина, с которой он сталкивался, был дикий бульдозер с южной окраины Николаева. Город там уже заканчивался, и если пробраться подальше в сады, можно было увидеть голую, без единого дома степь. Бульдозер прятался в старой заброшенной яме, которую местные называли «карьер», и иногда выбирался наверх, ломал маленькие одноэтажные домики и деревья, но поскольку был старым и дребезжащим, быстро успокаивался и уползал назад, в этот самый карьер. Так и оставался рядом с живыми много лет. Пард еще мальчишкой не раз отсиживался с приятелями в садах, ожидая пока старая железяка в очередной раз не угомонится и не уползет.

Впрочем, бульдозеры, в принципе, приручались. Только вот использовать их было трудно – они мало на что годились, были тихоходными и неповоротливыми. Разве что дома ломать – но кому из живых могло придти в голову ломать дома? А вот в местах, где дома растут, бульдозеров, говорят, встречалось много, но что они там делали оставалось загадкой, потому что машины в таких местах двигались только ночью и в полной темноте. Да еще ревниво следили, чтоб никто из живых рядом не шастал. Да и к тому же растущие дома – большая в городах редкость. Один-два раза лет в сто встречаются. Пард, например, ни одного пока не встречал. А Гонза рассказывал, что видел как росла шпиль-многоэтажка на Соборной сорок семь лет назад. Еще не небоскреб, но уже весьма высокое здание. Говорил, ночь машины пошумят-пошумят, а наутро глядь – этаж-другой вырос. За три недели, говорит, и отросла. А машины потом сбились в колонну и куда-то уползли. Даже забор с собой прихватили, что место роста огораживал.